С. И. Дмитриева,

аспирантка исторического факультета ВГУ

 

 

 

Пакт Молотов-Риббентроп:

восприятие немецкой социал-демократической эмиграцией;

последствия заключения для развития международного

социалистичекого движения

 

 

Информация о вылете Риббентропа в Москву для заключения пакта о ненападении была передана Немецкой Службой Новостей уже 21 августа 1939г. Эта сенсация и последовавшее затем ее подтверждение в виде подписанного документа долгим эхом отозвались в прессе всего мира. Первоначальный шок, вызванный заключением пакта, весьма удачно описан в периодическом органе Сопаде «Социалистические сообщения»:

«...сообщение о поездке Риббентропа в Москву в мировой прессе подействовало как чудовищная неожиданность. Нацистские газеты торжествуют по поводу предполагаемого краха «политики окружения». «Ангрифф»[1] празднует восстановление здоровой немецко-русской дружбы. Московская «Правда», которая совсем недавно критиковала Третий Рейх, теперь посвящает себя острой критике Японии. Японская пресса выражает горькое разочарование в ненадежном берлинском союзнике. Итальянские газеты объявляют мир спасенным. Польская пресса объясняет, что Польша может продержаться и без России и пророчит свою победу вместе с Англией и Францией. Остальная европейская пресса в большинстве своем пишет, что в неожиданный поворот верится еще не до конца».[2]

День 23 августа 1939г. явил собой действительно резкий поворот в советской внешней политике, который неминуемо дожен был отразиться на восприятии Советского Союза представителями различных партий, блоков и групп, так или иначе связанных с рабочим движением.

В данной статье автором была поставлена задача проанализировать позиции по данному вопросу четырех крупнейших течений в немецкой социал-демократической эмиграции: Правления Социал-демократической Партии Германии в эмиграции (Сопаде), Интернационалер Социалистишер Кампфбунд (ИСК), группы Ной Бегиннен, Социалистической Рабочей Партии Германии (СРПГ) и проследить последствия заключения пакта для дальнейшего развития международного социалистического движения.

 

 

Сопаде

 

Первая обширная аналитическая статья появилась в «Социалистических сообщениях» от 26 августа. В ней на основе анализа предшествующих подписанию договора событий (отставка Литвинова непосредственно после начала переговоров с Францией и Англией, последовавшая вскоре речь Молотова, в которой он высказал пожелание улучшения отношений с Германией, бросающийся в глаза визит представителя русской торговой миссии Астахова, секретные предварительные переговоры Папена, все новые требования СССР к Франции и Англии, заключение торгового договора между Москвой и Берлином) доказывается, что «бомба» пакта Гитлер-Сталин не была брошена так неожиданно, как это представляется... удивленным современникам» и что «пакт Москва-Берлин был уже решенным делом, когда Риббентроп начал свою поездку в Москву».[3]

С точки зрения воздействия на рабочее движение заключение пакта было определено не просто как удар кинжалом в спину борцов – антифашистов и европейской демократии, но «как следствие сталинской политики, которая связывает тезис о построении «социализма в одной стране» с чисто эгоистичной, ограниченной собственными интересами Советского Союза силовой политикой», ради которой «Сталин использовал своих собственных товарищей во всех других странах как слепой инструмент в целях, оставшихся им неизвестными».[4]

В периодическом печатном органе Сопаде «Нойер Форвертс» от 27 августа пакт был комментирован как «полный переворот международной ситуации»[5]. Последствия его подписания представлялись руководству СДПГ еще не вполне ясными.

Но уже через несколько дней Рудольф Гильфердинг[6] опубликовал статью, в которой назвал Сталина «партайгеноссе», а Гитлера – «товарищем» и объявил Россию не родиной социализма, а «неразвитой страной, где небольшая клика осуществляет свое кровавое, постыдное господство, ...точно так же как гитлеровские банды и последователи Муссолини в Германии и Италии[7]. Гильфердинг воспринял подписание пакта как своего рода «моральное освобождение»[8] от тоталитарных коммунистических стереотипов и несомненный повод для начала оздоровления рабочего движения.

В следующем номере «Нойер Форвертс» содержалось официальное объяснение позиции Сопаде по вопросу подписания пакта о ненападении. Пакт был определен как «предательство мира» и «тяжелый удар» оппозиционному движению в Германии[9]. По отношению к КПГ, «празднующей заключение этого непоправимого пакта как великий поступок Сталина в мирных целях[10] и тем самым снова доказавшей, что у нее нет других задач, кроме организации пропаганды внешней политики сталинской диктатуры за рубежом»,[11] Сопаде призвала всех членов партии не вступать ни в какие контакты с коммунистами и не сотрудничать в организациях, членами которых являются представители КПГ. Э. Олленхауэр[12] потребовал отделения от тех, кто все еще видит в предательстве Сталина особенную мудрость руководства СССР[13].

Определение СССР как тоталитарного государства получило дальнейшее развитие в статье «Смысл войны». Р. Гильфердинг характеризовал войну как идеологическую - против Гитлера и Сталина, т.к. оба представляют тоталитарные системы, между которыми нет существенного различия.[14]

Ф. Штампфер[15] идет на шаг дальше и заявляет, что большевизм хуже капитализма, приводя в качестве довода тот факт, что всю жизнь он боролся против капитализма в капиталистической стране. Бороться же с большевизмом можно только за пределами большевистского государства. «Рабочему, который стал неугодным в сталинской России, остается только петля, если ему уже не отрезают голову или не простреливают лоб».[16]

Таким образом, реакция ведущих функционеров Сопаде на заключение советско-германского пакта была выдержана в единой цветовой гамме – коричневой, а после развязывания войны и по мере выполнения Красной Армией пунктов секретного протокола краски все больше сгущались.

 

 

ИСК

 

Первая реакция ИСК последовала 25 августа и была скорее недоуменной, нежели возмущенной. Размышляя о причинах заключения пакта, Вилли Айхлер[17] писал: «Русским, возможно, представляется, что войну, которая, казалось, идет на восток, они вытеснили на Запад и тем самым получили шанс остаться в войне «капиталистов друг против друга» посмеивающимся третьим; может быть и так, что они хотели оказать давление на ход переговоров с двумя западными союзниками, сделать их сговорчивее для принятия русских требований; может быть, они хотели создать угрозу для Японии, что в будущем, если там не будет покоя, вся Красная Армия повернет на Восток; может быть также, - и это мы считаем решающей причиной, – что это - попытка изолировать русскую внешнюю политику от происходящего в мире, чтобы не отвлекаться от борьбы с внутренними проблемами, - за действиями русских может стоять все что угодно!»[18]

Но, какими бы причинами ни было продиктовано заключение подобной сделки, для Айхлера пакт означал ослабление позиции Советского Союза с моральной точки зрения.

Признавая за Сталиным право «не позволять использовать себя как шахматную фигуру в капиталистической силовой игре», В. Айхлер указывал, что этот путь уничтожает в социалистах и сочувствующих им «веру в возможность осуществления, даже в правильность самой социалистической цели»[19]

Статья, опубликованная в «Социалистише Варте» 1 сентября, носит более непримиримый характер. Айхлер придерживался следующей точки зрения: теперь социалисты должны попытаться воспрепятствовать тому, чтобы завоевания русской революции «задохнулись в оппортунистической давке за пустые позиции силы». «Отвратительной» назвал он сталинско-гитлеровскую политику. И – «Социализм умер – да здравствует социализм!»[20]

В следующем выпуске «Социалистише Варте» Вилли Айхлер опубликовал сразу две статьи, уничижительные по содержанию. Здесь он объявил СССР вторым государством, ответственным за развязывание войны. Несмываемая вина Сталина состояла в том, что нейтралитет СССР в решающий момент окончательно развязал руки Гитлеру и способствовал нападению Германии на Польшу. Сталин разрушил надежды социалистов на то, что «Россия употребит свои огромные возможности на пользу международному социалистическому движению, праву и свободе»[21]. В статье «Долой агрессоров!» В. Айхлер указывал, что пакт «должен быть осужден от а до я», и против кремлевских руководителей нужно бороться также как и против нацистов. Одновременно предлагалось говорить не о Советском Союзе, а только о России, потому что именно там «проводится политика поддержки фашистов». Для Айхлера агрессоров звали «Гитлер и Сталин».[22]

Вследствие заключения пакта все партии, входящие в Коминтерн, стали именоваться не иначе как «русские агенты для введения в заблуждение общественного мнения», «непосредственные помощники гестапо»[23], которых нужно вычеркнуть из списка партий, борющихся за свободу и право.

Как видно из вышеприведенных документов, позиция В. Айхлера, совпадая с позицией Сопаде во многих пунктах, до вступления советских войск в Польшу все же отличалась большей терпимостью. Во всяком случае, за СССР признавалось право на независимую внешнюю политику. Но с началом войны образ Советского Союза, формируемый и изданиями Сопаде, и «Социалистише Варте», стал практически идентичным.

 

 

Ной Бегиннен

 

В июле 1939г. был принят меморандум «Перемены Советского Союза», в котором указывалось, что международное рабочее движение должно рассматривать СССР критически, «оставаться независимым от него, чтобы привести в движение оппозиционные силы против сталинизма»[24]

Резкие перемены в восприятии СССР обозначились после пакта.

«Инландс-Берихте» прокомментировали событие 23 сентября замечанием о том, что осознание возможности будущей победы над фашизмом собственными силами и «вне зависимости от русского руководства» теперь окончательно укреплено. [25]

Через несколько дней последовало обращение Бюро Ной Бегиннен в Париже: принципиальная позиция в отношении войны из-за выхода СССР из антигитлеровского блока не изменилась. Причину заключения пакта группа Ной Бегиннен видела в советской политике «спасайся кто может»[26]. Рихард Лёвенталь[27] писал, что СССР, возможно, «будет в дальнейшем продолжать политику обусловленной поддержки Германии, неучастия в войне, усиления собственных позиций и ослабления всех остальных».[28] По мнению Лёвенталя, советско-германское сотрудничество ничего не изменило в основополагающих позициях социалистического рабочего движения, т.к. вследствие внешнеполитического поворота сталинский режим перестал быть «фактором социалистического движения и стал кандалами для прогрессивного влияния социализма».[29]

Эрвин Шоеттл выразил общее мнение всех членов группы:[30] «мы убеждены, что русская политика больше не имеет ничего общего с международным социализмом»[31]

В статье «Внешнеполитический поворот Советского Союза» особенное внимание было уделено обстоятельствам подписания пакта: флаги со свастикой на московском аэродроме; фотографии, демонстрирующие улыбающихся и пожимающих друг другу руки Сталина и Риббентропа; заявления советской прессы о начинающейся эре дружбы, взаимопонимания и сотрудничества; точно такие же заявления в нацистской прессе; прекращение пропаганды друг против друга.

«Но какими интересами руководствовалось советское руководство при заключении пакта? Два года назад на этот вопрос тотчас же ответили бы: внутренняя слабость!»... «нет сомнений, что русский колосс стоит вовсе не на таких крепких ногах, как это хочет представить русская пропаганда»[32]

В качестве двух остальных побудительных мотивов называются «давний страх Советов перед войной с империалистическим миром в одиночку» и потребности самого сталинского режима в самосохранении. Монополистическая диктатура партии развилась в итоге в личную диктатуру Сталина, потеряв всякую эластичность. В таких условиях втягивание СССР в войну вызвало бы массовое движение и привело бы в конце концов к свержению сталинского режима. Именно с целью устранить эту опасность Сталин предпринял попытку повернуть нацистскую агрессию с Востока на Запад.

Учитывая данные обстоятельства, «не исключен новый поворот сталинской внешней политики. Судя по тому, что произошло, при этом режиме, развившемся в личную диктатуру, возможно все».[33]

Наконец, в декабре 1939 было сформировано окончательное отношение к СССР в свете событий, развернувшихся после и вследствие 23 августа: «Этот режим стоит сегодня вне социалистического движения; он – союзник его смертельного врага»[34]

Таким образом, вначале группа Ной Бегиннен была настроена лояльнее всех по отношению к Советскому Союзу: ее представители были склонны различать сам советский народ и сталинский режим, попытались провести анализ причин, подстегнувших заключение пакта, и в их рассуждениях ясно слышна оправдывающая СССР нотка. Но после 1 сентября, после вторжения в Польшу отношение к сталинской политике, проводимой при молчаливом согласии большинства, характеризовалось полным неприятием. С заключением пакта о ненападении эта группа понесла самые тяжелые идеологические потери.

 

 

Социалистическая Рабочая Партия Германии

 

В периодической печати Социалистической Рабочей Партии Германии периодически появлялись статьи, посвященные происходящему в Советском Союзе. В «Нойе Фронт» нашли отражение и события начала мая 1939г. (отклонение британским правительством предложения советского руководства о заключении союза, отставка Литвинова), и обстановка на трехсторонних переговорах в Москве. Анализируя возможные варианты внешнеполитического поведения Советского союза, автор видит договор с фашистской Германией в качестве альтернативы блоку с западными демократиями – если союз с ними не состоится. Правда, «серьезный союз» СССР и Германии представляется ему едва ли возможным и даже скорее невозможным, «не из-за Сталина, не из-за Гитлера, не потому что Германия является фашистской, а потому что она является империалистической. Это не та идеология, которая определяет реальность, но наоборот».[35] То есть, возможность заключения такого пакта не принималась всерьез, однако она и не исключалась полностью.

Вероятно, поэтому сообщение о подписании договора не явилось полной неожиданностью для представителей СРПГ. Первая реакция Вилли Брандта[36] была дословно следующей: «страна Октябрьской революции как революционная сила полностью выбыла из игры», он был готов поставить Сталина «рядом с Гитлером как реакционную силу первого порядка».[37]

Через некоторое время было опубликовано официальное заявление СРПГ. В руководстве партии царило полное единодушие: сталинская политика не имеет ничего общего с социализмом и находится в остром конфликте с интересами рабочего движения. Была подчеркнута полная независимость от СССР и объявлено, что с коммунистами не может быть никакого сотрудничества.[38]

Б. Гольденберг [39] потребовал проклятия сталинской политики с точки зрения независимого социализма, отмены пароля «защита Советского Союза», ибо СССР неотделим от Сталина; ни в коем случае не идти на соглашения с «агентами Сталина»[40].

Оценка пакта и изменившейся с его подписанием международной обстановки представителями СРПГ была весьма схожа с оценкой Сопаде и ИСК. Не питая никаких иллюзий насчет возможных действий СССР, СРПГ лишь укрепилась в мысли о необходимости проведения независимой от коммунистов политики.

 

Рассмотрев реакцию представителей четырех крупнейших течений в немецкой социал-демократической эмиграции на заключение пакта о ненападении, можно выделить некоторые общие черты. Это недоумение, отсутствие однозначных суждений, выжидание вначале и все более резкое отторжение пакта и последовавшего за ним развязывания войны затем. Заметнее всех этот переход был у группы Ной Бегиннен, слабее он был выражен у представителей СРПГ.

 

 

Последствия подписания пакта о ненападении

для развития международного социалистического движения

 

По мнению Я. Фойтцика, реакция на пакт была «симптомом экстремальной психологической ситуации, в которой находились подпольщики и эмигранты. В этом экстремальном положении элементы волюнтаризма и компенсации стали несущими моментами атомизированной политической идентификации», Советский Союз играл до 1939г. важную роль именно как «несущий элемент политической компенсации». После пакта кажущийся характер этого элемента был осознан. Тем самым «Гитлер-Сталин-пакт выполнил функцию катализатора» [41] и способствовал протеканию в социалистичекой среде следующих процессов:

 

1.     переосмысление отношения к СССР. Э. Маттиас интерпретировал этот процесс как прекращение «восточной ориентации» отдельных социал-демократических групп[42], а именно:

·        большинство социал-демократов приняли определение пакта как «удара кинжалом в спину борцов-антифашистов». Сопаде связывает заключение пакта с тезисом о построении социализма в отдельно взятой стране;

·        даже самые лояльные по отношению к СССР избавились от иллюзии, что с уходом Сталина эра тоталитаризма в Советском Союзе закончится, впоследствии не делают различий между СССР и сталинским режимом;

·        после пакта много писали о внутренней слабости СССР (колосс на глиняных ногах), о большом количестве серьезных проблем. Эта, пока предполагаемая, слабость потом станет явной во время войны с Финляндией;

·        в конечном итоге у социал-демократов появился новый довод в политической борьбе: СССР показал свое истинное лицо.

 

2. «переориентирование» перешло в тенденцию к преодолению разногласий в социал-демократическом лагере. По этому поводу Р. Кац[43] писал Ф. Штампферу: «Пакт Гитлер-Сталин, кажется, гонит к нам обратно всех известных представителей раннего народного фронта. Ауфхойзер[44], Тони Зендер[45], Зигфрид Марк[46] и многие другие скромно стучатся сейчас снова в наши двери».[47]

Развитие данной тенденции привело весной 1941 к основанию «Союза немецких социалистических организаций в Великобритании», куда вошли СДПГ, СРПГ, Ной Бегиннен, ИСК, и ускорило возникновение подобных организаций в других странах.

 

3.     отказ от сотрудничества с коммунистами. Пактом был дан окончательный «смертельный удар»[48] усилиям по формированию единого социал-демократическо-коммунистического фронта.

Я. Фойтцик считает, что эта тенденция в глобально-политическом смысле заложила основы конфликта Восток-Запад, ибо коммунистическая партия «оставалась отмеченной стигматами связи с тоталитарной диктатурой. Антифашистское сопротивление перешло в антитоталитарное».[49]

 

4.     заключение пакта вызвало внутренний кризис в среде коммунистов и парализовало коммунистическое сопротивление, по крайней мере, до нападения Германии на Советский Союз.

Одним из самых значительных примеров коммунистического кризиса служит случай Вилли Мюнценберга[50]. Все причины, побуждавшие его к лояльному молчанию в отношении Советского союза даже в 1937-38гг., после 23 сентября были исчерпаны. Пакт он расценил как удар кинжалом, в одной из статей назвал Сталина предателем,[51] пошел на конфликт с КПГ и стал склоняться в сторону социал-демократии.[52]

 

5.     В целом пакт Молотов-Риббентроп был толчком, вызвавшим «перевод стрелок»[53] в сторону теоретического и программного развития социализма в Германии и в Центральной Европе, которое после войны привело к укреплению мировоззренческих и политических позиций современного демократического социализма с его плюралистическими максимами. И, в конечном итоге, к такому же развитию «по ту сторону железного занавеса», получившему ироническую формулировку: «призрак бродит по Европе – призрак социал-демократии».[54]

 

 

 

 

 

 

Примечания